Наталья Нордман-Северова
Имя в истории
Наталия Перевезенцева, член Союза писателей Санкт-Петербурга. Автор книг по истории Петербурга и Ленинградской области, четырех сборников стихов, многих эссе и статей по истории нашего города, публиковавшихся в журналах и газетах. Постоянно участвует в передачах «Городской наблюдатель», посвященных истории и архитектуре Петербурга.
«ОНА НЕ НАХОДИЛА ПОЛНОГО УДОВЛЕТВОРЕНИЯ В ТОМ, ЧТОБЫ СЛУЖИТЬ ЕГО СЛАВЕ…»
К 1898 году Илья Репин достиг зенита своей славы. Каждая его картина становилась художественным событием. Под его кистью оживали великие князья и сам государь император Николай II, придворные красавицы, писатели, поэты, художники, меценаты. А еще — крестьяне, занятые своим повседневным трудом, озорные сельские девушки, любопытные ребятишки в холщовых рубахах. Вся Россия смотрит на нас с портретов, картин и эскизов Репина. Академик, признанный глава русской реалистической школы живописи, человек не бедный — что еще надо для счастья? Но именно в этом году в жизни Репина происходит резкий поворот. Связан он со сложностью семейных отношений. Уже давно между художником и его женой Верой Алексеевной назревает разлад. Делаются попытки к примирению, но безуспешно. Дочь Репина Вера вспоминала, что объяснения супругов были очень бурными: «За обедом тарелки летали». Именно в это время Репин знакомится с Натальей Борисовной Нордман.
Жизнь и приключения «свободной финляндки»
Наталья Нордман родилась в 1863 году в семье финского адмирала (шведа по происхождению) и русской дворянки. Позднее она любила называть себя «свободной финляндкой». Хотя девочку крестили по лютеранскому обряду, но ее крестным отцом был сам Александр II; Детство ее было обычным для ребенка из обеспеченной семьи: няньки, бонны, гувернантки. Наталья Нордман знала несколько языков, обучалась музыке и рисованию. Мать она видела редко и, видимо, впечатлительной девочке не хватало материнского внимания. Позднее она опишет это в пронзительном рассказе «Maman».
Довольно рано в Наталье Нордман проявилось стремление к самостоятельности: в возрасте двадцати лет она уезжает в Америку и работает там на ферме, чтобы, как она считала «узнать жизнь». Затем, вернувшись в Россию, живет в Москве, играет на любительской сцене. Ей пророчили будущее комедийной актрисы. Она хорошо танцевала, но пойти в балет ей помешали лишь сословные предрассудки семьи. Наталья подружилась с известной меценаткой княгиней Марией Тенишевой, даже жила в ее доме. В это время Репин пишет портрет Тенишевой. На одном из сеансов присутствует Нордман, и ее рассказы так смешат и модель, и художника, что Репин отбрасывает кисть и заявляет, что не может работать. Видимо, живость и непосредственность молодой женщины, ее остроумие и даже некоторая экстравагантность, «богемность» привлекли внимание Репина. Художник был старше Нордман на девятнадцать лет, женат (и не собирался разводиться), обременен семьей. Наталью это не остановило. Невзирая на все условности, она стала невенчанной женой Репина.
«Репин ни на шаг от своей Нордманши…»
Жизнь знаменитости всегда на виду, всегда вызывает пересуды. И, как правило, женаты они не на тех. То слишком красива, как Наталья Гончарова, то — слишком деятельна и самостоятельна, как Наталья Нордман. Жена знаменитости должна быть смиренной служительницей своего супруга, обеспечивать ему семейный уют и условия для творчества. Но почему-то сами великие люди не очень-то тянутся к «серым мышкам» и связывают свою судьбу с женщинами яркими, эмоционально богатыми — иногда себе на горе, иногда — на горе им.
Союз Натальи Нордман и Ильи Репина продлился пятнадцать лет. Были в нем и горестные моменты, тщательно скрываемые от мира — например, смерть двухнедельной дочери. Но было много счастья, веселья, совместных путешествий, занятий общим делом. Бурная деятельная натура Натальи очаровывала, увлекала Репина. Он много рисовал ее — танцующей, сидящей с книгой в руках, смеющейся над какой-нибудь шуткой. Кое-кто из современников недоумевал — Наталья была некрасива по общепринятым стандартам. «Что он нашел в ней?» — злопыхательствовали даже близкие люди. «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи, ни кожи, — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)» — удивлялся Василий Стасов. «Эта женщина проглотила Репина целиком», — вторил ему Василий Розанов.
О жизни Репиных в усадьбе под Петербургом «Пенатах» ходили легенды. Порядки, заведенные в доме Натальей Нордман, вегетарианство, отрицание устоявшихся обычаев — все вызывало повышенный интерес тогдашней «желтой прессы». Сама Нордман с юмором говорила об этом в одном из своих выступлений: «Часто меня спрашивают устно и письменно, как этомы питаемся сеном и травами? Жуем ли мы их дома, в стойле, или на лугу и сколько именно? Многие принимают это питание за шутку, потешаются над ним, а некоторым кажется даже обидным, как это можно людям предлагать корм, которым до сих пор питались только животные!». Репин, кстати, одобрял вегетарианство из соображений здоровья, но Наталья — по морально-этическим причинам. Вообще, она многого не одобряла, например, отношения к прислуге. Хозяйка «Пенат» даже мечтала законодательным путем установить восьмичасовой рабочий день для домашней прислуги, работавшей по 18 часов, и желала, чтобы отношение «господ» к прислуге вообще переменилось, стало гуманнее. И ее слова не расходились с делом — в их с Репиным доме пальто и шляпу гость снимал самостоятельно, прислуга садилась за стол вместе с хозяевами, а сам стол был изготовлен таким образом, чтобы гости сами брали понравившееся блюдо, убирали использованную посуду в специальные ящики, доставали чистые столовые приборы. Корреспондент «Петербургской жизни» так описывал свой визит в «Пенаты» 01 сентября (19 августа) 1911 года:
«Начать с того, что при входе в дом никто не отворяет вам двери.
Прислуги нет и дверь незаперта.
В передней бросаются в глаза разные надписи:
— Просят крепче закрывать обе двери.
— Постучите, прежде чем войти в комнаты.
Проделав все эти церемонии и наслышавшись о разных других причудах знаменитого художника, вы все время настороже, чтобы не нарушить существующих правил.
Хозяйка зовет пить чай, и вы ждете, что она нальет вам чашку.
Напрасное ожидание:
— У нас все сами наливают себе чай, заявляет хозяин и тут же показывает пример.
Во время чаепития входит новая посетительница.
Желая быть кавалером, вы встаете, и предлагает ей свой стул.
— Не беспокойтесь, останавливает хозяин. — Каждый должен сам о себе заботиться.
Вы окончательно сконфужены и, покидая гостеприимный дом, стараетесь так выйти, чтобы никого не затруднить.
Вы уходите на цыпочках...»
Экстравагантная дама? Да, была в Наталье излишняя экзальтированность, которую подметил Корней Чуковский: «Всегда ей было необходимо фанатически веровать в какой-нибудь единственный рецепт для спасения людей и громко проповедовать этот рецепт как панацею от всех социальных недугов…». Но во всех своих начинаниях она была искренней, и слова у нее не расходились с делом. Если уж она решила, что нехорошо убивать животных ради того, чтобы одеваться в их шкуры, то — никаких шуб, а пальто надо подбивать сосновыми стружками. Вегетарианство — последовательное: под запретом не только мясо, но и масло, яйца, молоко, даже мед. Но хозяйкой она была действительно хорошей, и сумела внести в быт Репина упорядоченность, необходимую ему для работы. «Заведенные ею знаменитые среды в Пенатах, — вспоминает Корней Чуковский, — имели немало хорошего: они давали Репину возможность сосредоточенно работать во все прочие дни, не боясь никаких посетителей (ибо к среде приурочивались также и деловые свидания). Вообще она внесла в его жизнь немало полезных реформ, о которых он нередко упоминал с благодарностью». А ее увлечение фотографией очень пригодилось художнику, когда он писал многофигурную картину «Заседание Государственного Совета».
Так что никакого чуда в долголетней привязанности Репина к своей «Нордманше» не было — ему было просто интересно с ней.
«…она была трудолюбива и деятельна»
Часто, говоря о Репине и о его жизни с Натальей Нордман, только и вспомнят, что «суп из сена» или помпезный «храм Изиды», возведенный в саду «Пенат». Но нельзя забывать и о том, что Наталья Нордман была образованной женщиной, знавшей шесть языков, переводчицей, писательницей. Под псевдонимом «Северова» печатались ее повести, рассказы, статьи. Опять дадим слово Корнею Чуковскому: «Она читала мне отрывки из своего дневника, посвященные главным образом Репину и его окружению (1903-1909), и я был удивлен ее талантливостью: столько здесь было зоркого и меткого юмора, столько свежей женской наблюдательности… Написала она не много, так какстала писательницей лишь на сороковом году жизни. В 1901 году вышла в свет ее повесть "Эта" с иллюстрациями Ильи Ефимовича. В 1904 году — "Крест материнства", тоже с его иллюстрациями. В 1910 году — "Интимные страницы". Писала она также и пьесы». Пьесы ставились «для народа» в здании летнего театра на станции Оллила, которое Илья Ефимович приобрел специально для постановки этих пьес. Со свойственным ей стремлением к пышности и грандиозности театр, представлявший собой, в сущности, обширный деревянный сарай, был назван Натальей Нордман «Прометеем».
«Она могла бы благополучно писать том за томом, как и прочие дамы-писательницы. Но ее тянуло к какому-то делу, к какой-то работе, где кроме издевательств и брани она не встретила до гроба ничего».
Социальные идеи Нордман отражались и в ее речи. К мужу она обращалась на «вы», мужчин называла «товарищами», а всех женщин — «сестрицами». Она придумала и употребляла слово «работовзятели» вместо «работодатели». Ей претило, когда торговки-разносчицы называли её «барыней», она возмущалась тем, что в богатых домах существует «парадный» и «черный» вход. Побывав вместе с Репиным в гостях у писателя И. И. Ясинского, она с восторгом отметила, что у них подают обед «без рабов», т. е. без прислуги. (Идеи эти, видимо, носились в воздухе. Так, В. Ф. Булгаков, последний секретарь Толстого, сообщает, что Толстой однажды за обедом вдруг наклонился к сидевшему рядом гостю и шепотом, произнес: «Я думаю, что через 50 лет люди будут говорить: представьте, они могли спокойно сидеть и есть, а взрослые люди ходили, прислуживали им, подавали и готовили кушанья».)
Уже говорилось, что Наталья Нордман была убежденной последовательницей и пропагандисткой вегетерианства. 7 мая 1913 г. Нордман пишет знаменитому неврологу профессору В. М. Бехтереву с предложением учредить кафедру вегетарианства. Получив осторожный, но обнадеживающий ответ профессора, она сразу же набрасывает программу с перечнем тем, которые следует изучать на новой кафедре.
Судя по всему, Репин уважал Наталью Нордман, гордился ею, следил за ее литературными успехами и с удовольствием принимал участие в ее начинаниях, будь то устройство быта, борьба за права прислуги, вегетарианство или народный театр. До поры до времени…
«Теперь мы можем садиться, как вздумается...»
Пятнадцать лет совместной жизни — долгий срок даже для обычной семейной пары. А если оба — яркие личности со своими взглядами и желаниями, натуры творческие… Вряд ли мы узнаем, почему Илья Репин и Наталья Нордман расстались. Может быть, стареющий человек, устал от энергичной жизни, в которую его втягивала подруга. Может быть, сыграла свою роль болезнь Нордман — сильнейшая простуда (вспомним пальто, подбитое стружками), пневмония, туберкулез — и Наталья почувствовала, что муж охладел к ней… Во всяком случае и здесь она поступила так же благородно и бескомпромиссно, как всегда. Предчувствуя скорый конец, и не желая никого обременять своей болезнью, Наталья Нордман уехала в Швейцарию, не взяв с собой ни денег, ни ценных вещей. Там, в больнице для бедных в Локарно она и умерла, отказавшись от помощи, которую предлагали ей Репин, друзья и знакомые.
«…при всей своей преданности великому человеку, с которым связала ее судьба, она не находила полного удовлетворения в том, чтобы служить его славе…», — такой приговор вынес Наталье Нордман не только Чуковский, но и многие ее современники. Действительно, ужасное преступление — быть собой.
А что же Илья Ефимович Репин?
Он побывал у нее на могиле в Швейцарии, съездил в Венецию, затем вернулся в «Пенаты», поручив хозяйство своей дочери Вере Ильиничне. В последний раз дадим слово Корнею Чуковскому: «Возможно, что он и тосковал по умершей, но самый тон его голоса, которым он в первую же среду заявил посетителям, что отныне в Пенатах начнутся другие порядки, показывал, как удручали его в последнее время порядки, заведенные Натальей Борисовной. Раньше всего Илья Ефимович упразднил вегетарианский режим и по совету врачей стал есть в небольшом количестве мясо. Из передней был убран плакат: "Бейте весело в тамтам!" — и, сажая гостей за стол, художник с каким-то даже облегчением сказал:
— Теперь мы можем садиться, как вздумается...»
