Дина Рубина: "Писатель – это ловец, охотник"
Гость номера
Дина Рубина:
Писатель – это ловец, охотник
В самом начале весны по российскому телевидению показали новый многосерийный фильм, созданный по роману Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы» - о судьбах матери и дочери, драматичных и сложных. О любви, ненависти, таланте – воплотившемся и пропавшем. «На солнечной стороне улицы» критика называет лучшим романом Рубиной – картины родного Ташкента, детали биографии, погружение в реку времени, ощущение вкуса и аромата жизни, - захватывают читателя с первых строк. За минувшие годы Рубина создала еще три романа, с разными сюжетами, действующими лицами, но объединенными общей темой – отношения художника и мира, возможности человека творящего заглянуть за грань изведанного и обычного. Сначала был роман «Почерк Леонардо» - о судьбе цирковой актрисы, следующей увидела свет «Белая голубка Кордовы» - о талантливом художнике-мистификаторе. А в конце минувшего года писательница представила в России – в Москве и Петербурге - свой новый роман «Синдром Петрушки».
Имя Дины Рубиной хорошо известно российскому читателю, хотя уже более 20 лет Дина Ильинична живет в Израиле. Но не перестает утверждать, что «Россия и Израиль – это судьба, а остальное – места проживания». Свой первый рассказ Дина Рубина – тогда еще ташкентская школьница – ученица специальной музыкальной школы при консерватории, -отправила в журнал «Юность». Вот как она сама пишет об этом в своей автобиографии: «Первый рассказ был напечатан в журнале "Юность", когда мне исполнилось шестнадцать лет. Назывался он "Беспокойная натура", ироничный такой маленький рассказик, опубликован в разделе "Зеленый портфель". В то время я постоянно шутила. Потом еще два рассказа были там же опубликованы, после чего я торжественно перешла в отдел прозы этого журнала и печаталась там до самого отъезда из Советского Союза. Конечно, лучшие мои вещи они не брали. Так, рассказы, по мелочи. Но читатели меня запомнили, любили, ждали журналов с моими вещичками. Так что, страну я покинула уже, в общем, известным писателем». А ташкентское детство всегда было с нею – потом она не раз возвращалась к нему в своих рассказах и романах, самым ярким из которых стал «На солнечной стороне улицы».
Вот как Дина Ильинична пишет о репатриации: «В конце 90-го мы репатриировались.
Это — рубеж биографический, творческий, личностный.
И что бы я ни делала в Израиле — немножко служила, много писала, выступала, жила на "оккупированных территориях", ездила под пулями, получала литературные премии, издавала книгу за книгой и в Иерусалиме, и в Москве… — все это описано, описано, описано…Нет нужды повторяться.
Премий две — за книги. Одна, им. Арье Дульчина, за книгу "Один интеллигент уселся на дороге", вторая — Союза писателей Израиля — за роман "Вот идет Мессия!".
Период творческого кризиса переживаю всякий раз, поставив точку в очередном романе-повести-рассказе-эссе. Вообще, живу в вечном состоянии творческого кризиса. Повышенно самокритична. После переезда в Израиль действительно, молчала полгода. Но это был не узко-творческий, а тотально-личностной кризис, о котором я тоже писала в повести "Во вратах Твоих", и в романе "Вот идет Мессия!".
Перечислять все книги Дины Ильиничны….Надо ли это? Можно открыть ее официальный сайт, можно зайти в любой книжный магазин. Лично для меня «Высокая вода венецианцев» и уже упоминаемый роман «На солнечной стороне улицы» стали книгами, к которым обращаюсь часто, просто перечитываю любимые страницы, просто думаю, представляя себе главных героинь – незаурядных сильных и нежных женщин. В одном из многочисленных интервью Дина Ильинична так сказала о современной женщине: «Сильной, свободной, целеустремлённой женщине просто необходимо искать способ самореализоваться и на профессиональном, творческом поле. Тем более, что на этом поле женщина, которой даётся право вздохнуть, уже не отстаёт от мужчин».
Дина Ильинична дала интервью для нашего журнала. Мы начали разговор с ее трех новых романов – «Почерка Леонардо», «Белой голубки Кордовы» и «Синдрома петрушки».
- Дина Ильинична, почему в трех романах подряд - такой интерес к мистике, обращение к Зазеркалью, неведомому?
- Потому что это основная подспудная, не очень артикулируемая, но, тем не менее, ведущая идея этих трех романов – двоящаяся реальность. Двойничество. На самом деле, ведь двойничество – это довольно распространенный ход в литературе. В «Почерке Леонардо» реальность двоится в зеркалах, в «Белой Голубке Кордовы» - между произведением искусства и подделкой. Вернее, искусством подделки. Созданием параллельных шедевров, лучше так сказать. А в «Синдроме Петрушки» - между человеком и куклой. И на самом деле ничего ровным счетом в этих трех романах мистического нет. Ровно ни-че-го! Разве вы никогда не встречали ясновидящих людей? Представьте, что вы – человек из восемнадцатого столетия, вдруг оказались в двадцать первом. Вы слышите, как звонит телефон, видите, как я поднимаю рубку и разговариваю с кем-то. Вы бы с ума сошли! Люди, чувствующие иную реальность – это абсолютная реальность в нашей жизни. Много раз мне предсказывали. И довольно точно. Ничего такого в «Почерке Леонардо» нереального нет и быть не может…Что касается «Белой голубки Кордовы» - там абсолютно все объяснимо. И в «Синдроме Петрушки» тоже. Да, это история семьи, история кукольника. Человека, безусловно, погруженного в себя, …Я знаю многих кукольников, - они все с тараканами в голове. Они просто ощущают другой мир, они по-другому чувствуют.
- Невропаст…Так называли кукольников в средневековой Европе.
-Конечно. Но ведь нас же, на самом деле, окружают многие миры. И можно в это верить, можно не верить, можно лишь соприкоснуться с этим. Мне было очень страшно в музее театра Образцова. Вот такая сухонькая, чудесная пожилая дама – директор этого музея - сказала: «А я здесь вечерами не остаюсь, потому что, вот видите, я стол поставила так. Чтобы мне их всех видеть, иначе – только отвернусь, они уже другие позы приняли».
- В интервью «Эху Москвы» вы говорили о встрече с кукольником в Москве, который вас просто потряс.
- Событие, яркая встреча, безусловно, питают писательское воображение и дают некий толчок к написанию текста. Но само ощущение того, что будет написана та или иная история – все это живет гораздо раньше, гораздо раньше. Я помню, в детстве для меня очень много значили маленькие фигурки... Мама моя преподавала в вечерней школе железнодорожников – у нее учились взрослые люди. Поэтому у мамы были некоторые льготы для проезда на железной дороге – себе бесплатный проезд, бесплатный проезд на ребенка и еще половинный билет. И она гоняла каждое лето нас с сестрой черт знает куда. Я трижды за свое детство была на Байкале, например: четыре дня езды через все Семипалатински, Барнаулы, через тайгу. С непременным алкоголиком на четвертой полке. Я помню одного такого четвертого нашего пассажира. Тремя были мама, я и моя младшая сестра. Папа обычно оставался дома – работать. И я помню, в Ташкенте четвертого пассажира внесли трое товарищей. Его свалили на верхнюю полку, засунули какую-то пачку бумажек под матрас. А ночью я проснулась в этом синеватом свете лампы – а на меня сыпались, знаете, такие волшебные лилово-синеватые двадцатипятирублевки. Такой снегопад, такая буря этих денег. Много-много. Я понимаю, что он заработал, ехал домой, его собутыльники засунули деньги под матрас. Чтобы он не пропил. И я проснулась, когда деньги оттуда вывалились и полетели. Это удивительная вещь, но мне всегда в детстве все эти сцены казались абсолютно нормальными. То есть я с детства воспринимала этот мир, как некое театральное действо. Так вот к куклам…Когда я шла, например, к учительнице музыки, а это было очень долго – идти, идти, идти, потом на трамвай, потом еще на трамвай, то летом, например, я шла вдоль арыка, могла сесть и болтать ногами в арыке. Нотная папка валялась рядом. Я знала, что в арыке живут «арычные человечки» - это был сериал. Это был мой мир, я придумывала для них жизни и истории. Я тогда писала уже. Мама, конечно, выбрасывала эти тетрадки, потому что они мешали заниматься математикой. Но я завоевала право на уважение в семье в 16 лет, когда я послала рассказ и его случайно опубликовали в «Юности».
Но вернемся к кукольному театру…Я привозила кукол из разных стран всегда, у меня весь дом в куклах. И поэтому, когда я увидела безумца…Того кукольника. Я смотрела на эти всклокоченные патлы, на эти руки, которые бросали руль, которые мне что-то рассказывали. И я подумала, что надо обязательно изобразить чокнутого кукольника. Но ведь замысел книги – это всегда магнит, на него всегда налипают какие-то стружки, детальки, и все это вырастает в роман.
-А эта семейная история – с проклятьем рода Лизы – как она родилась?
- Многое рождается из случайностей. Случайность – для писателя великое дело. Вот в «Почерке Леонардо» героиня – зеркальная женщина. Я говорю в издательстве: «Это интересно, я, пожалуй, напишу». Я практически придумала сюжет, но там не было никакого цирка. Я приезжаю в Монреаль и застаю абсолютно пустой цирк дю Солей – все уехали на каникулы. Я смотрю на репетиции какого-то последнего оставшегося там гимнаста. И все это скучно. И нет цирка. В это время я, как последняя дура, как человек, который никогда не знает географии толком, я, еще находясь дома, даю опрометчивое обещание некоей даме-организатору выступлений в городе Майами-Бич, что я приеду. Я говорю: «Да, я буду в Америке и к вам заеду». Между прочим, июль месяц. Приезжаю в Бостон, где живет моя сестра – и там уже жарко. Она говорит мне: «Ты совершенно ненормальная, отказывайся». Я говорю – неудобно, люди купили билеты. Она говорит, что Майами в июле – безумие. И вот я прилетаю в Майами. И пять шагов от дверей аэропорта, где еще есть кондиционер, к машине, где уже есть кондиционер - вот эти пять шагов я понимаю, что умираю со своей астмой от жары. Я сажусь в машину и думаю: «Дина Ильинична, старая калоша, когда, наконец, вы научитесь жить и понимать что-то в жизни! Какого черта ты потащилась в Майами, где сидят пятнадцать пенсионеров, где к тебе будут подходить после выступления, щупать тебя и говорить: «Можно вас потрогать?” Ну и что?». И вот так я себя грызу. Меня встречает на машине и возит один очень очаровательный человек, скажем, Толя его зовут. Он говорит: «Все замечательно, мы вас так ждем, вот, между прочим, мы едем по этой дороге, а это называется «Крокодиловая аллея», ведь крокодилов здесь больше, чем людей, они даже в дома заходят, купаются в бассейнах». Я говорю: «А на каком этаже я…?». Он: «На первом, вас поместят на первом. Но вы не волнуйтесь, закройте дверь как следует. Крокодилы – это ничего, они нападают на взрослых очень редко. Вы вдоль водоемов не гуляйте. Гораздо хуже с акулами. Они нападают. А вы купальник взяли? Но вы не волнуйтесь, акулы редко нападают, ну, десять случаев в год. Совсем другое дело – гремучие змеи. Это – да. Это у нас проблема. Но вы не волнуйтесь, у нас сразу вызовут вертолет и в больницу. Но все это ерунда. Но самое страшное - это херриган». Я говорю: «Кто это?». Он: «Не «кто», а «что». Я понимаю, что речь идет об урагане. Ну, думаю, мне надо поворачиваться и уезжать. А мне говорит этот Толя: «Я бы вам хотел показать Майами, если можно, завтра зайду за вами в семь утра, потому что уже в девять поздно гулять по городу». И он заходит за мной в семь утра. И я понимаю, что хочу дожить до вечера и улететь в Бостон к сестре. И вдруг он говорит: «У нас здесь люди живут очень интересные. Такая, знаете, цирковая пара. Они воздушные гимнасты – Лина и Николай Никольские. Хотите познакомиться?». И я в этот момент понимаю, что судьба притащила меня за шиворот вот в этот жаркий июльский Майами для того, чтобы написала книгу «Почерк Леонардо». И я кричу: «Хочу!». И он меня везет к совершенно замечательной Лине Никольской, с которой на протяжении года мы переписываемся и я узнаю все – чем кормят хищников, какой запах в цирке, как крысы сгрызают тросы.. И я посвящаю Лине этот роман. И вот так рождается книга.
Поэтому никогда не знаешь, для чего тебя куда ведут и что происходит. Поэтому, когда я встречаю чокнутого кукольника, еще кого-то – то я очень внимательно присматриваюсь. Я вообще очень внимательно присматриваюсь к обстоятельствам жизни. Это всегда куда-нибудь выведет. Писатель – ловец. Охотник.
-А как вы выбираете города? Прага- город кукольников, но почему родной город Лизы – Львов?
- Тут доложен быть определенный уровень волшебства. Вот я была в Самаре, присматривалась, приценивалась к этому городу. Нет, нет, не он. Это должен был быть очень тревожный город, очень сложный, с очень густым, трепещущим, меняющимся и мерцающим населением… С трагедией внутри. Ведь там практически любая община пережила либо трагедию, либо уничтожение, либо драму. Эти поляки, уходящие, в
чем стояли, уносящие какие-то сумки, старую картину. Эти украинцы, которых на протяжении десятилетий просто не пускали в город – они были «третьим сортом». Эти убитые евреи, которые боятся Львова, как огня. Это очень тревожный город и прекрасный. И, прежде чем туда поехать, я понимала, что я не могу свалиться во Львов с бухты-барахты. Я должна его со всех сторон изучить. Ты сначала должен переписываться с несколькими львовянами, который каждый по-своему расскажет о своем городе Львовское кладбище – эти мраморные девы, эти склепы. Очень странные, склеп может венчать мраморный крест. А внизу, на цоколе, может быть шестиконечная звезда. Львов – странный, прекрасный город. И я его как-то нащупала. Это какое-то шестое чувство. Я даже не могу объяснить, какое…Вдруг на мой сайт написал человек, который сейчас живет в Питере. Написал о своей жизни, о своей несчастной любви, которая была у него всю жизнь. О любимой женщине гораздо старше его, которую он похоронил недавно. И, в частности, оговорился, что жизнь прошла во Львове. Очень осторожно надо эту цепочку воспоминаний разматывать, по нескольким фразам я определяю, как действовать дальше. И если человек вдруг начинает вспоминать, чем пахла сирень, и чем отличалась белая сирень от лиловой, и там были такие лепестки…и можно было загадать желание – вот это мое уже…
- Дина Ильинична, не могу не спросить Вас о том, какими Вы видите отношения между двумя дорогими вам странами – Россией и Израилем.
-Отношения между Россией и Израилем чрезвычайно деликатного, мне кажется, свойства. Уж очень много у нас разнонаправленных интересов. Уж очень много в сторону Израиля летят ракет, которые Россия поставляет Сирии и Ирану - все эти «Катюши», про которые поют как россияне, так израильтяне, потому что многие уверены, что «Катьюша» - это израильская песня. Даже таксист недавно мне объяснял, что она просто переведена на русский язык. И вот все это составляет некий очень осторожный фон с изрядным количеством вкраплений какой-то пылкой дружбы. Например, количество туристов из России в этом году превысило все возможные воображаемые даже мечтания. Виз нет, огромное количество общих друзей, родственников и знакомых – на уровне народов, просто, мне кажется, у нас замечательные отношения. На уровне государств - гораздо более сложные. Но что делать, когда геополитические интересы разные, когда интересы России часто противоречат интересам Израиля. Невозможно объяснить на государственном уровне, властном уровне, что очень опасно снабжать деспотические, террористические, тоталитарные режимы высокотехнологичным оружием.
На самом-самом романтическом уровне наши народы близки. Потому что Израиль построили люди из России, конечно, и из Польши, из Румынии и множества других стран тоже, но все же…Что там говорить, когда шло заседание первого правительства Израиля, когда члены правительства уставали, они переходили с иврита на русский язык. И что там говорить, СССР, конечно, казал огромную услугу Израилю, признав его. Понятно, что это тоже были геополитические интересы в то время – Сталин надеялся, что Израиль будет его вотчиной. Сталин, в свое время, может это не всем известно, послал на поля сражений 400 русских офицеров-евреев по национальности и они воевали в 1948 году за Израиль, когда на молодую страну напали арабские государства. Он отправил их в Израиль и потом страшно взбесился, потому что все они остались в своем молодом государстве, ни один из них не вернулся в СССР.
- А как вы относитесь к роману Леона Юриса «Исход»? Для многих эта книга стала отправной точкой интереса к Израилю.
- Это очень хороший плохой роман. Он очень плохо написан и еще боле чудовищно переведен. И я, профессиональный писатель, понимая, как это плохо написано и как переведено, тем не менее, плакала - потому что очень романтическая вещь, очень романтическая история. Это то, чего не хватает современной литературе. И, между прочим, создавая романтического героя в романе «Белая голубка Кордовы», я, на самом деле, хотела вернуть в литературу романтического героя. В самом литературном смысле этого слова, не имею в виду «дамские сопли», в самом брутальном смысле этого слова – романтического героя. Нам, мне кажется, его не хватает. Вот в «Синдроме Петрушки» я создавала, на самом деле, идеальную любовь, которой тоже не хватает литературе. Не в том смысле, что она сусальная, а в том, что она все-по-гло-ща-юща-я…И я не могу сказать, что она выглядит счастливой, нет, наоборот, может быть, она несчастна, но она идеальна и всепоглощающа. Мне захотелось создать такую. Я такую в жизни встречала! А в литературе ее все меньше. Есть такие лебединые пары, такие волчьи пары. Потому что ведь волки и лебеди – создают пары на всю жизнь. Если умирает кто-то в паре – то они всегда одиноки….
Беседовала Галина Артеменко
