Татьяна Москвина: «В любом возрасте обязательно нужно чему-то учиться»
Татьяна Москвина – писатель, театровед, театральный критик и кинокритик, публицист, эссеист, радиожурналист, драматург, сценарист, актриса. Родилась в Ленинграде, в 1982 году окончила театроведческий факультет ЛГИТМиКа, работала научным сотрудником научно-исследовательского отдела ЛГИТМиКа (теперь Российский институт истории искусств).
Автор книг «Похвала плохому шоколаду», «Люблю и ненавижу», «Всем стоять!», «Смерть это все мужчины», «Энциклопедия русской жизни», «Она что-то знала», «Вред любви очевиден», «Страус - птица русская», «Позор и чистота», «Жар-книга» и др.
Печаталась в журналах «Театр», «Искусство кино», «Сеанс», «Театральная жизнь», «Нева», «Аврора», «Столица», «Петербургский театральный журнал», Pulse, центральных и петербургских газетах, научных сборниках.
Вела на ТВ программы «Арт-экспресс», «Спешите видеть», «А смысл?», радиопрограммы «Русские сказки», «Главный вопрос», «Особое мнение».
Сейчас – заведующая отделом культуры газеты «Аргументы недели», обозреватель «Радио России-Культура» (программа «Москвинские новости»).
Член Союза писателей Санкт-Петербурга и Союза кинематографистов России. Лауреат премии «Золотое перо Санкт-Петербурга». Замужем за тележурналистом Сергеем Шолоховым. Имеет двух сыновей.
Татьяна Москвина:
«В любом возрасте обязательно нужно чему-то учиться»
Она работает фантастически продуктивно: блестящие статьи о современном искусстве, искрометная гражданская публицистика, ироничные злободневные фельетоны. «Я - писатель и критик, живущий в Москве и Петербурге, двойной агент, волк-оборотень, я всегда недовольна всем» - заявляет Москвина, и ее мнение, дерзкое и намеренно провокативное, всегда неожиданно и интересно, о каком бы предмете она не рассуждала. В 46 лет она дебютировала в большой литературе романом «Смерть это все мужчины», точно и безжалостно описав, как прекрасный и яростный мир женщин сталкивается с враждебным миром мужчин. Роман, что называется, прогремел, и с тех пор поклонники сметают с прилавков все ее книги, испытывая в ожидании очередной новинки настоящую ломку. Ее цитируют, смакуя вкус и аромат каждой фразы - эта проза дарит наслаждение от самого процесса чтения. Горячее чувство и умное, хлесткое слово способно утолить читательскую жажду, как студеная вода в знойный день. Я пишу романы для умных женщин, говорит Москвина. Неужели вы их до сих пор не читали?
-Татьяна Владимировна, вы по профессии театровед, но в последние годы как будто отдалились от театра. Прославились как прозаик, пишете пьесы и киносценарии, поставили спектакль по Островскому, даже в кино снимались. Чем вызвана смена курса?
-Никакой смены курса не произошло. Я 7 лет работаю в газете «Аргументы недели» завотделом культуры, пишу каждую неделю по 1-2 статьи, а то и больше, в театре сижу бесконечно, как приговоренная, смотрю все премьеры. Свою жизнь заслуженного обывателя культуры я не меняла. Другое дело, что к прежним занятиям добавились другие. Отзываюсь решительно на все, что у нас происходит, поэтому читаю почти все новые книги, смотрю фильмы. Работы все больше и больше - сижу на газетной поденщине, пишу прозу и пьесы – это что-то поразительное, вот думаю, когда все это кончится? Приоритетом у меня всегда была семья, дети – они поглощали огромное количество времени. Но сыновья выросли, и времени стало больше. Появились новые технические средства вместо жутких пишущих машинок - они были тяжелые, надо было бить по клавишам, ничего нельзя было исправить, нужно было замазывать белилами, помните? А когда пришли эти легкие компьютеры, стало гораздо удобнее работать. У меня, видимо, большая скорость мысли, и машинка за ней не успевала, а компьютер успевает.
«Критика задевает, но не до печенок»
-Словосочетание «женская литература» сегодня часто становится едва ли не ругательным. Критики (в основном мужчины) упражняются в остроумии, загоняя «женское» в какую-то полулегальную эстетическую резервацию. Ссылаясь при этом на Набокова, который считал: если, дескать, печатается слишком много женщин, то такое их «деловитое хозяйничанье» – верный признак провинциализации литературы. Не обидно?
-Все эти выкрики «женская проза!» для меня все равно, как вот если мне бибикают, поторапливая, на дороге. Бибикайте, сколько хотите, - мне надо ехать, и я доеду. Ну, сиди, пиши свою прозу, предъявляй достижения. Женщины-писательницы были всегда, начиная со времен какой-нибудь Анны Буниной, стихотворицы, как она себя называла (она жила в XVIIIвеке). Да и в XIX веке множество женщин со своими повестями просиживали в редакциях, Чехов с ними возился. Очень популярна Чарская была, чрезвычайно плодовитая. А уж при советской власти сколько было писательниц! И писали они про любовь, про мужа, про семью. Существует определенный спрос - читатели-то в основном женщины, и интересуются они своим, женским. Женщины работают в литературе по крайне мере два века, кому не нравится, пусть пойдет и повесится. Неужели я буду свою единственную жизнь примерять к тому, что кто-то чего-то там сказал?
-Но критика вас все же задевает – в одном из своих произведений вы гневаетесь на некую критикессу, «неправильно» прочитавшую вашу книгу «Смерть это все мужчины».
-Критика всех задевает. Но есть много этажей реагирования. Есть внешний, поверхностный: вас укусит комар, вам неприятно, и вы его прихлопнете. Но это всего-навсего комариный укус. А чтоб до печенок – нет. Я умею, знаю, как укусить до печенок, а они этого не умеют. Они не владеют словом, они невнимательны, они бьют совершенно не в то место. Вот если бы человек действительно сосредоточился и решил со мной побороться…
-Таких нет?
-Нет. Дима Быков, например, меня обожает, с писателями я дружу, Виктор Топоров меня любит и восхваляет, причем совершенно искренне. А литературных критиков я в упор не вижу, даже не знаю, кто они. Критики, скорее, меня игнорируют – не знают, что сказать, и молчат.
-А аплодисменты вас радуют?
-Конечно. В театре у меня идут какие-то вещи, я прихожу, слушаю, как публика реагирует, и это не может не нравиться.
«Честно говоря, разочаровалась я в женщинах»
-Как вы считаете, за прошедшие годы вы больше приобрели или потеряли? Есть что-то, что ушло безвозвратно, чего вам жаль?
-Очень жалко ушедших людей. Мой любимый папа, мой учитель Евгений Соломонович Калмановский - это невосполнимые утраты. А так, мне кажется, больше приобретений. Пока что чувства пути, такой дороги жизненной, у меня не пропало – куда-то я иду, куда-то ведут меня. Сколько осталось, не знаю, но что-то осталось! Мне всегда казалось почему-то, что жить я буду довольно долго, и это ощущение меня бодрит.
-Вы, похоже, человек храбрый. Но, наверное, чего-нибудь боитесь?
-Конечно. Полтора года назад села за руль, а это испытание нелегкое, особенно в мои годы. У меня маленькая машина, кроме того, я женщина и начинающий водитель, да еще соблюдаю правила, - понятно, что хуже меня на дороге нет. Интеллигентному человеку вообще там не место. Муж меня утешает: представь, лет через 15 ты будешь этакой старухой на «Джипе» носиться, тебя все будут бояться. Сейчас я езжу по городу и сама себе удивляюсь. Этот вот страх я преодолела, и многие другие тоже. Но женщинам свойственно представлять всякие беды, накручивать себя до изнеможения. Это и Анну Каренину сгубило: она все время воображала несчастья, и ее психика замучилась, не смогла справиться. Тут надо упражнять в себе великое искусство владеть собой - для русских людей, с их душевностью, страстями, порывами, неуравновешенностью это первейшее дело. Моя мечта - научиться владеть собой. Не всегда получается, но я стараюсь.
-В вашем «Дневнике» - это 2005 год - есть фраза: «Пора оставить эту резкую манеру - рвать, ненавидеть, уходить». Вам это удалось?
-Я не люблю выяснять отношения. Если не хочу разговаривать с человеком, считаю, что вправе распорядиться своим вниманием и прекратить общение безо всяких объяснений. Мысленно желаю ему здоровья, говорю, что не имею к нему претензий, и просто ухожу. Резко ли это? Может быть. Но я долго терплю, и решение принимается не сразу. Видите ли, я такого уж правильного воспитания не получила. Ну как мы росли в своих 60-х-70-х годах – все-таки немножко как сорняки. Не припомню, чтобы нам последовательно прививали какие-то навыки, твердые правила. Замечательный артист Виктор Костецкий мне рассказывал, как ставил «Сильву» со студентами. Я, говорит, им объяснял, что Сильва талантлива, великолепна, но вот это ее плебейское незнание полутонов: черное-белое, да-нет - так все по-простецки… Я была поражена этим замечанием, и стала думать, что это правда. Чем сложнее воспитан человек, тем больше у него каких-то нюансов, деталей. Конечно, кроме воспитания есть и самовоспитание, и оно может продолжаться хоть до 100 лет, это никогда не поздно.
-У вас есть друзья?
-В основном мужчины - они для меня более приемлемы, более надежны. Потребность в женской дружбе у меня невелика, хотя есть несколько подруг. Честно говоря, разочаровалась я в женщинах.
-А всегда были их защитницей…
-Да, была, а что делать? Мы же должны быть на стороне обиженных и угнетенных – все таки женщина, так или иначе, представляет страдательную форму бытия. Но! Надежда, что они нам представят какие-то более высокие нравственные стандарты, очень и очень слаба. Кроме того, я многого не люблю в женской дружбе: надо выслушивать какие-то интимные истории и самой о себе сообщать – не хочу, это совершенно никого не касается.
«Деньги люблю, но без вожделения»
-Вот вы пишите: деньги нужны – три шкафа купить, сына за границу отправить и т. д. А чего бы вы ни стали делать ни за какие деньги?
-Воровать и брать взяток. А вообще я очень люблю деньги. Выдающийся режиссер Кира Муратова однажды сказала: с чего вы взяли, что я не люблю деньги – у меня их никогда не было, и я их обожаю! Да, мне нравится зарабатывать, но у меня нет вожделения к деньгам, такого томительного щемящего чувства. Часто пишу за очень маленький гонорар, иногда даже не знаю, заплатили мне или нет, верю, что заплатили, и не проверяю. Мы люди советские - бывшие пионеры, комсомольцы - ну не было у нас этого в детстве, даже разговоры о деньгах осуждались как «вещизм» и «мещанство». Бабушки, конечно, были материалистки, а родители – типичные шестидесятники: друзья, гитара, театр… Это ведь оставляет отпечаток? Я жила на любые деньги, и никогда не было ощущения бедности. Может, потому что культурные ценности раньше были доступны. Школьницей, студенткой я могла позволить себе образ жизни совершенно аристократический – на балеты, в оперу ходить. Я вписалась в новое время, но не скажу, что оно мне какую-то новую страсть привило. Я бы и при той власти как-нибудь устроилась. Я человек толковый, работоспособный - тоже была бы писателем, работала в газете. Или уехала бы за границу, и там тоже адаптировалась, особенно если вдвоем с мужем. Мы постоянно работаем, и при нашей с ним смышлености, думаю, мы бы нигде не бедствовали.
-Вы могли бы уехать из Питера? А куда?
-При угрозе жизни уехала бы, но угрозы нет. А могла бы жить, например, в Москве, она мне очень нравится. Там парки есть чудесные, Серебряный бор, прекрасные монастыри – Новодевичий, Донской. Москва, конечно, сильно изуродована, многое потеряно, но что делать, ну, дура баба! И потом, я там вижу точно таких же людей, как здесь: режиссеры, писатели, мои девочки с «Радио Культура» - прекрасные люди, скромно живущие, очень симпатичные, порядочные. Я бы и в Париже могла жить, если бы работа там была, и в Берлине, и в Праге – в большом культурном городе, в котором что-то происходит. Если и не всю жизнь, то, мне кажется, довольно долго.
-А простые женские радости - салоны красоты, новые наряды, покупки – вам не чужды?
-Я очень быстро принимаю решения, знаю, где мои вещи: зашла в магазин, посмотрела – и сразу купила. А чтобы ходить сутками – нет, на это время не трачу. Если болтовню с подружками и шопинг секвестировать из жизни как перевод временнОго капитала, очень много времени освобождается. А так наряды покупаю, и украшения, что там еще? Плавать люблю, в Москве хожу в прекрасные Сандуновские бани. А сейчас что мне особенно-то с этой красотой делать, да и не было ее. В молодости я была выразительная такая женщина, с огоньком, блеском в глазах, а сейчас нужно только не производить отталкивающего впечатления. Да, хожу в салон, но маникюр-педикюр тоже много времени занимают, и я маюсь. Зато с изумлением читаю там загадочные женские журналы, узнаю много нового, такого, что мне никогда в жизни не понадобится - все же какая-то новая информация.
-Большинство женщин «за…» воспринимают свой возраст как катастрофу. Как смириться с этим «ужасом» - бегом времени?
-Да, с годами появляются новые проблемы, например, здоровье как-то быстро начинает убывать. А что-то, наоборот, упрощается – дети выросли и не требуют заботы. В жизни очень много хорошего! Моя бабушка жила тяжело, моя мама уже полегче, а я еще легче. Движение цивилизации дает новые возможности для женщин, которые раньше были совершенно выброшены из жизни. Мне кажется, что нужно чему-то учиться, все равно чему, и в 50, и в 60 лет, в любом возрасте - вариантов множество. Еще очень хорошо путешествовать. Как говорил Томас Манн, приветливо настроенный индивид может много удовольствия получить от жизни. А что касается этих ядов и токсинов в душе, которые приносит возраст, тут еще раз скажу об умении владеть собой. Оно заключается в том, чтобы пропалывать свой внутренний сад, искореняя раздражение, претензии, обиды. Это реально, человек вполне может с этим справиться.
«От детей хочу только внуков, остальное тщетно»
-Ваши сыновья выросли, и, хотя пока живут с вами, это уже самостоятельные взрослые люди. Они тяжело «отрывались» от вас?
-Да, взрослели трудно, и я многое пережила. Но я их так люблю, что это бремя – не бремя. Любовь и терпение должны быть бесконечными. Как только они заканчиваются, их место занимает ненависть, все эти болезненные семейные истории, разрывы. Наверное, нам тут какой-то урок дается. Христос говорил, чтобы мы ближнего любили, а это и есть наша семья. Любить дальнего - таких подвигов никто не требует, это надрыв какой-то. Не может человек любить все человечество, всех жителей своего города или своего дома, это не в человеческой природе. А вот близких, и старых, и малых, ему советовали возлюбить, они даются нам для воспитания в себе терпения и милосердия, для лучшего прохождения жизненного пути.
-Возможно ли родителям избежать разочарования, ощущения, что ты «получил» не то, что ожидал?
-А что мы должны получить? Я не собираюсь оправдывать никаких ожиданий – ни родителей, ни чьих бы то ни было. Я сама по себе, отдельный, свободный человек, и от детей тоже ничего не могу требовать. Хочу от них только внуков, все остальное тщетно. Какую-то гибкость нужно проявлять по отношению к детям. Я могу что-то посоветовать, на что-то их направить, но как только начинаешь настаивать: вот, мол, у Чехова замечательный рассказ, прочти, то у детей, естественно, не возникает такого желания. В результате все равно прочли, удалось «впарить» классика, но без насилия и оскорблений. Сыновья много знают, они своеобразные. Не могу сказать, что у меня есть разочарование, потому что у меня не было никакой программы. Хотя, когда еще Сева не родился, я сказала: «У меня будет мальчик, который будет любить музыку». Он, действительно, потрясающе музыкальный, но вряд ли благодаря тому, что я ставила ему пластинки, - просто человек сам был расположен, тянулся. Ну и потом, что такое наша жизнь без разочарований? Без них тоже не проживешь. Без страданий не будет ощущения жизни. Трудности, разочарования, ошибки – все это входит в «меню».
-Вы готовы к тому, что ваши мальчики женятся, приведут в семью чужих женщин? Вы как-то говорили, что вам, окруженной мужчинами, невестки очень даже нужны, и что вы будете хорошей свекровью.
-Вместе мы жить точно не будем, только отдельно. Я надеюсь, что мои мальчики не женятся на совсем уж никудышных женщинах, у них довольно изысканный вкус, насколько мне известно. Готова ли я быть свекровью? Ну да, это так называется - теща, свекровь, но меня тошнит от всех этих образов из ужасных анекдотов. Мне кажется, это какая-то скучная игра. Ну не нравится мне вся эта обывательская мутотень!
«Я была и остаюсь девочкой из Купчино»
-Скажите, а вы смотрите сериалы?
-Только криминальные! Мне нравится мир криминальных сериалов, потому что там всегда все в порядке с моралью и нравственностью, преступник найден и наказан. «Тайны следствия» прекрасный сериал, с великолепными, яркими образами, точно написанными и замечательно сыгранными. А «Менты» - это уже просто наши друзья.
-Когда-то вы были фаном группы «Алиса», теперь рок слушаете?
-Дело не в том, что это рок, а в том, что тогда, 25 лет назад, появилась яркая волна очень талантливых людей. Меня английские группы совершенно не интересовали, интересовали эти люди, которые вышли, и стали бороться с драконом, и победили (пусть даже потом поле битвы, как всегда, досталось мародерам). Это была такая могучая волна сопротивления, духовного строительства целого поколения, люди росли с какой-то рекордной скоростью. Только что какой-то мальчик Цой спел про восьмиклассницу, и всего через пару лет он выходит, и у него «Группа крови на рукаве», и «Звезда по имени Солнце». Тогда было 10-15 прекрасных групп, и это, конечно, не могло не захватить.
-Ваш старший сын Всеволод - музыкант, шоумен, автор текстов, солист группы «ГЛОМ!». Вам нравится то, что он делает? И как сыновья относятся к тому, что делаете вы?
-Я знаю, чем занимается Сева, это забавно, интересно, он очень музыкален, удивительно улавливает музыкальные стили. А мое – я не требую, чтобы они это читали, изучали – зачем? Захотят – прочтут, скажут. Я, прежде всего, мама, а это больше, чем писатель или театровед.
-Вы часто называете себя девочкой из новостроек – это такой образ, или, может, попытка освободиться от каких-то «химер» прошлого?
-Я до 30 лет жила в Купчино - конечно, я девочка из новостроек. Не с Рублевки, не из собственного дома, не с Невского – из блочных 5-этажек. Чего мне стесняться? Нас миллионы таких. Наоборот, посмотрите, какой огромный путь проделала эта девочка. Леониду Десятникову как-то сказали: вот вы были провинциальный еврейский мальчик, а теперь вы великий композитор. А он ответил: я был, есть и останусь провинциальным еврейским мальчиком, и советую всем провинциальным еврейским мальчикам об этом не забывать. И я была и остаюсь девочкой из Купчино, из семьи советских инженеров, и не собираюсь этого забывать.
-Вы мечтаете о чем-нибудь?
-Хочу писать для кино, мечтаю, чтобы все мои пьесы поставили. Но современному автору нужно платить, а Шекспиру платить не нужно, поэтому театр не ставит ничего, очень редко кто-то пробивается. У меня-то еще хоть что-то идет. Меня, конечно, несколько страшит деградация, поэтому хотелось бы, чтобы я оставалась такой же. Пусть все остается, как есть.
Беседовала Надежда Слинкина
